Всякое совпадение с реальной жизнью или с жизнью реальных людей следует считать полной случайностью.
Эпиграф: «Свобода от известного есть смерть и только тогда - живете» Кришнамурти.
1.
- В объятиях свободы рождается порок!
- Да?
- Свобода – это испытание.
- Испытание?
- Именно. Испытание, грозящее смертью духа. Все дело в том, что обычные рамки жизни сковывают человека, но они же и защищают его от бездумного вызова событий и состояний, как во вне, так и в себе самом, которые он будет ощущать как полную анархию всего вокруг, непредсказуемость и беспощадность жизни к нему и, в конце концов, полную собственную истощенность, болезненность тела и души и непроглядную скуку существования.
- Ха-ха! Теория, чистая теория! Откуда вы все это можете знать? Вы такой…
- Какой?
- Полностью традиционный в своем существовании человек Да и социальный круг, к которому Вы принадлежите, вряд ли располагает вас к полной свободе чувств или мыслей, не говоря о делах…
- Вы знаете о моем социальном статусе?
- Да. Ответила она резко, не поясняя где и как узнала о нем.
- Он не стал прояснять подробности, отвечая на её сделанное только что утверждение.
- Вы правы. И все-таки… Спокойная жизнь имеет больше преимуществ…
- Больше скуки. точнее.
- А Вы не задумывались, барышня, что энергия в одном такая, что взрывает его, если не знать на что её потратить, а другому покой желаннее…
- Аминь, да упокоится, не пожив для начала, душа ваша, спите «вечным сном» как говорится, «да не потревожит никто ваш вечный сон»…
- Ты любопытно цинична, но это как-то добавляет шарма твоей красоте.
2.
- Ты разденешься для меня?
Вместо ответа она расстегнула первую пуговицу на воротнике стойке своего платья, под самым подбородком, без смущения или тени эротического волнения глядя ему в глаза. Еще не меньше двух десятков таких же горошин устремлялись вниз, он проследил их линию и невольно подумал, что сцена обещает быть долгой. «Первые месяцы двадцатого века в провинциальном Харькове ознаменовалось для этой барышни тем, что дорогие модные платья стали несколько короче», - подумал он со столичным высокомерием, размышляя над тем помогать ли ей в нелегком труде или остановиться на созерцательном варианте поведения.
Его перестали интересовать пальцы и пуговицы, он машинально вновь перевел взгляд на её лицо и испытал шок, встретившись с её насмешливыми глазами. Юная барышня в полном равнодушии к тому, что делала сама, с отстраненным, но напряженным интересом наблюдала его реакцию… Её взгляд размеренно скользнул вдоль… его глаз… его рта… его плеч, груди, живота, ног… Он почувствовал себя обнаженным. И в собственной глубине отметил ускользающую мысль, что мужчины… ведут себя так, как она сейчас. Секунды, когда он справлялся со своими ощущениями, позволили ей окончить начатое и отправить вслед за платьем нижнее белье.
«У нее сверхъестественно… божественно… прекрасное… тело. И абсолютно бесстыдная душа», - ошеломленно подумал он, глядя на ее высокую точеную фигуру, кожу без малейшего изъяна и яркий красный рот.
Они встретились всего час назад в дорогой кондитерской в центре города. Он забежал выпить лимонада, а она лениво или небрежно? поглощала узенькую полоску пирожного. Её томный и откровенный медленно скользящий по нему взгляд, демонстративное нескрываемое внимание к его телу и вместе с тем её удивительно красивое лицо –огромные влажные черные глаза в обрамлении пушистых смоляных ресниц, благородная удлиненность черт, бледные впалые щеки, блеск вишневых губ, роскошные пышные волосы…словно вдруг перед его взором возникла непроглядная темень ночи и страсти… заставили его невзирая на её юный возраст и подойти к ней, и пригласить прогуляться, и привести затем в свой гостиничный номер.
Теперь она стояла прямо, ни горделиво, ни демонстративно, точно окутанная невидимыми крылами полного равнодушия и бесстыдства. Не смущаясь напрягшихся под прохладными струями воздуха остроконечных вершин округлых безупречных грудей, идеального росчерка бедер у черного облака кудряшек внизу живота. Она равнодушна к тому, что происходит и будет происходить еще, - понял он.
Матовая нежная кожа манила прикоснуться к ней. Он, испытывая жгучее возбуждение, протянул руку, намереваясь коснуться её и притянуть к своему мучительно напрягшемуся телу. Чтобы потом запустить руки в черный ток ее волос и ощущая их необузданную роскошь, может быть даже причинить ей боль за ту силу унизительного дикого вожделения, которое она вызвала в нем…
Она сделала шаг назад и холодно, а точнее ровно, - смятенно отметил он, - произнесла глубоким, приглушенным, но отчетливо звучащим голосом.
- Вы попросили раздеться для вас, и я это сделала. Думаю, мне удалось подарить вам удовольствие. Достаточно.
Он едва смог прийти в себя, чтобы произнести:
- Ты что? Сумасшедшая? – его голос, наконец, зазвучал как-то приемлемо. Вместо того сиплого свиста или беззвучного шепота, которые он услышал в себе за секунду до произнесения слов.
- Почему? – Также ровно, не повышая тона, спросила она. - Сумасшедшая, только потому, что поступаю иначе, чем вы рассчитывали? Я – девственница, - она сказав это и даже не усмехнулась, - отметил он, - и не планирую перестать ею быть…
- Понятно, - перебил он её.
После затянувшегося молчания, наступившего после единственного произнесенного им сейчас слова, он все-таки не смог справиться с собой и задал вопрос, который, чувствовалось, хотел бы удержать при себе.
- Зачем… ты пошла со мной?
- Я хотела знать…
- Что? Что хотела знать?
- Как это бывает.
- Что «это»?
- Между мужчиной и женщиной…
- Тебе недолго осталось ждать… При таком поведении… ты это очень скоро узнаешь.
- Но не с вами, - дерзко заявила она, сверкнув глазами и ловко облачаясь в свой по-прежнему аккуратно выглядевший почти детский наряд…
- Не со мной… - согласился он. – И дай Бог, что бы тот, кого ты тогда встретишь, оказался таким же терпеливым как я…
- А иначе? – Она уже стояла, готовая выйти на улицу.
- Иначе тебя ждут боль и унижение и…
- Я поняла. Кто вы про профессии?
- Через год я буду преподавать в университете.
- Учитель?
- Учитель.
- И чему вы будете учить?
- Истории.
- Я думаю, вы должны знать, что учить можно только жизни. А все остальное, в том числе история, должно быть иллюстрациями… - Проговорила она, открывая дверь.
Он вышел вслед за ней, намереваясь проводить, и не решаясь немедленно расстаться с этой необычайно красивой и, безусловно, странной девушкой.
- Ты – умная! – Проговорил он, как бы оценивая её последнее замечание и одновременно уклоняясь от комментария по отношению к сказанному.
- Вряд ли. – Кивнула она на дверь комнаты, которую они только что покинули.
- А что заставляет тебя так поступать? - Он тоже кивнул назад на дверь.
- Не знаю. Монотонность, замедленность жизни, может быть.
- Ты любишь театр? – спросил он после неудобной затянувшейся паузы, как бы меняя тему, на самом деле заподозрив, что эксцентричное поведение его случайной знакомой проистекает именно от того, что она ищет напряженности и скорости театрального действия в реальной жизни, что театральные преувеличения, эпатаж, необычные ситуации и предпочтения экзотической «романтической» надуманной реальности создают её характер, который не выстроится иначе и его не поправит жизнь, если она защищена богатством родителей, а об этом говорит её одежда. Девушка молчала. Он еще раз повторил вопрос. – Ты… любишь театр?. - На сей раз ему действительно хотелось услышать ответ и получить подтверждение пришедшему на ум пониманию.
- Я люблю театр, но не больше собственного желания управлять своей жизнью и её скоростью по своему плану, - ответила она несколько раздраженно, но честно в ответ на его чрезмерную настойчивость.
- Для тебя это опасное пристрастие, потому что настоящая жизнь может пройти мимо твоих планов…- заметил он, не решаясь говорить более серьезно и распространенно.
- Батюшка «глаголет» об опасности лицедейных страстей? – она иронично кивнула ему на грудь, поясняя жестом, что слово «батюшка» относится к нему.
- Господи, сколько же тебе лет? – Он в преддверии своего тридцатилетия не мог согласиться внутри себя с такой раскованностью, которую наблюдал на протяжении этого часа в ней. Он ощущал её просто неприличной.
- Шестнадцать будет скоро.
Проводив её и посадив в экипаж, уже возвращаясь в гостиницу, он подумал, что они так и не узнали имени друг друга.
3.
Однако Ада или, точнее - Аида Санаева, знала точно, с кем только что разыграла шокирующую сцену неоконченного обольщения. – Харьков не очень большой город. Вести распространяются здесь как пожар, а появление молодого аристократа из семьи приближенной к царской фамилии не могло пройти незамеченным.
Она вряд ли решилась бы на подобное. Если бы не была уверенна, что воспитание удержит его от непредсказуемых действий.
- Няня, скажи мне правду. – Попросила она свою кормилицу несколько дней назад.
- Да, детка?
- Скажи, я… какая?
- Ты? Очень красивая…
- Красавица?
- Да!
- И что это значит ?
- Что бы ты хотела знать?
- Ну… что это мне дает?
- Ты можешь делать с мужчинами все, что только тебе вздумается, шутя ответила женщина, - они всё будут терпеть из-за твоей красоты.
- Разве так бывает?
- Только так и бывает, - усмехнулась та, не думая, что её слова могут иметь какие –то последствия.
Ада проверила утверждение няни этим походом с незнакомым мужчиной в отель.
Похоже, думала она, что няня не пошутила. Она почувствовала радость, как будто отныне ни миллионы отца и ни положение одной из богатейших семей города будут её защищать от непредвиденных опасностей жизни… а то… что в ней… и принадлежит только ей. – Её красота. Оружие… Капитал… И право на свободу делать то, что захочется, думала она про себя, таинственно и победно улыбаясь.
- Чему это ты так радуешься? – подозрительно спросила её старшая сестра Рина.
- Жизни.
- Дурочка ты просто, - с удовольствием сообщила сестра.
- Но красивая дурочка, правда? А это в корне меняет дело. – Аида этой фразой намеренно ответила уколом на грубость сестры. – Рина вовсе не была красива.
4.
Ада действительно не вспомнила бы то короткое «рандеву». Слишком много трудностей ей пришлось пережить после смерти родителей во время несчастного случая, произошедшего спустя несколько дней после её первого театрального дебюта в гостиничном номере. Тогда она убедила себя, что актриса должна «сыграть» все что угодно, не теряя при этом самообладания. Она не потеряла актерского самообладания и позже, когда несчастья одно за другим стали испытывать на прочность её такую молодую, жизнь… и еще не устоявшийся характер.
Но её «первый» «ценитель» женских прелестей приехал к ним домой, спустя несколько месяцев. Он уже точно знал её имя и семью, к которой она принадлежала.
Оказалось в Харькове как только он описал её лицо и волосы ему тут же назвали имя, фамилию и адрес. Её красота была словно памятник в центре города - всем известна.
Он приехал, чтобы убедиться, что это именно она была у него в номере гостиницы и заставила его нервы натягиваться как струны всякий раз, как только он вспоминал её визит и близость, которая давала ему острое ощущение непреодолимости расстояния до ближайшей звезды на ночном небосклоне.
Он опять пригласил Аиду погулять и опять они оказались по его приглашению в его номере гостиницы. На этот раз всё зашло дальше - они оказались на его широкой кровати в номере отеля.
- Сон… Скажи, что ты об этом думаешь? - вдруг спросил он её как на экзамене, когда хотел ошеломить и потом «завалить» уверенную в себе студентку.
- О твоем сне?
- Нет ни о моем! О сне вообще!
- Хорошо. Во сне все ирреально, непоследовательно, странно, без собственной воли влиять на что-либо… и экстраординарно. Во сне – нет выбора: с тобой происходит то, что происходит. Но сон связан с тобой. Поскольку он – в тебе, и ты его начало…Такова и жизнь, когда сознание подчиненно власти какой-либо страсти. Например – славы… пусть даже и Герострата, сжигающего чудо – то есть любой ценой…
- Ты хорошо образована, если знаешь это и думаешь об этом.
- Знать факт, я думаю, не означает быть образованной.
- А «образованный» тогда - это какой человек?
- Такой, кто понимает факт в цепи явлений, которые ему предшествуют и которые за ним последуют.
- Ты - умная, - повторил он как тогда в первую встречу в отеле.
- Вряд ли, - проговорила она, кивнув на своё тело.
Она отвечала, а он гладил её голую грудь, вяло произнося вопросы, но по привычке произнося их с эффектом показной эрудиции и оригинальности, даже эксцентричности своего мышления. Он не хотел думать, он только хотел чувствовать это нарастающее приятное тепло у себя внизу живота, которое как он знал, только одно и дает ему ощущение реальности жизни и чувство удовлетворённости наполненностью своего существования.
И в эту встречу Аида осталась верна себе: исследуя оттенки эротических влияний на мужчину не давая ему возможность обладать ею. Она наслаждалась властью своего тела над мужчиной. Это со многими другими мужчинами она проделывала уже неоднократно, успех был постоянным и неизменным. Внутренне она уже всегда называла себя «примадонной», именно потому, что обеспечивала себе власть и первенство в этих соревнованиях мужского и женского начал. Поскольку считала, что и в опере примадоннами становятся только путем покорения мужчин своей красотой - голоса, изысканными прелестями линий тела, украшениями из одежды, драгоценностей, ароматов, но главное - талантом обольщения голосом,интонациями. движениями и эксцентричностью поведения.
Но даже этого - её небольшого эротического действия Иосифу Марковичу или Каифу как он почему-то предложил ей называть его, было достаточно для наслаждения. Она приняла решение позже обдумать причину и происхождение его странного «псевдо…имени» и позже узнала, кто это - Каифа.
Узнала, что Каифа - первосвященник Иудеи с 18 по 37 год, о нём упоминает Иосиф Флавий, называя его Иосиф, прозванный Каиафой. Узнала из описания книги «Иудейские древности», книга XVIII, 2.2.
Она запомнила всё это, даже главу и параграф для демонстрации при случайной необходимости необычайно широкой эрудиции, а, точнее, для «создания в себе еще одного вида оружия покорения мужчин» интеллектуального, так как к этому времени уже прочитала, что куртизанки древнего Рима в отличии от обычных женщин, которым запрещалось обретать знания, допускались в библиотеки, следовательно - знания, эрудиция - были весьма значимой частью обольщения мужчин, догадалась она, поскольку многие «красавицы» точнее «роковые женщины» древности - красавицами в обычном смысле слова - не были, их лицо и тело не были безобразными, хотя та же Нефертити обладала странным «нелепо» вытянутым в области затылка черепом и большими оттопыренными ушами, а Клеопатра имела заурядное обычное лицо, но необычное неожиданное эмоциональное поведение - Аида догадалась: эти обольстительницы имели другой, более развитый интеллект, чем остальные женщины.
И потому накопление знаний как орудия действий интеллекта для достижения полной личной свободы, стало постоянной заботой Аиды.
«Это будет средством и стать примадонной в оперном театре, если я туда попаду и в театре жизни» - иронично думала она, прочитав к этому времени известное выражение В.Шекспира - «весь мир - театр, а люди в нём - актеры». Она собиралась стать примадонной везде - и на сцене и в жизни. Она хотела ощущать свою тайную личную свободу везде и всегда.
Впрочем, сама Аида этим явно выражаемым вожделением Каифы наслаждалась еще больше: она любила ощущение себя, когда чей-то взгляд не мог оторваться от созерцания её обнаженного тела и воздух ласкает её кожу… а глаза мужчины преследуют каждое движение её груди при вздохе… Она любила собственное ощущение в своих картинных, шокирующих агрессивной сексуальностью, но при этом выверенно гармоничных скульптурно-балетных поз, которые она удерживала выверенным внутренним ощущением меры достоверной естественности.
Она наслаждалась чувством свободы, но какой-то едва слышный голосок в её сознании всегда подправлял при размышлении об этом чувстве свободы другие слова - «чувство распущенности», вызывал волну эйфории и сладостную дрожь во всем теле при звучании внутри этих слов.
В конце концов она сформулировала свою полную мысль о свободе - «чувство распущенности: высшая степень внутренней свободы от стереотипа угнетения своих тайных глубинных удовольствий для удовлетворения самомнения граждан, не имеющих ни красоты тела, ни свободы, порождаемой ощущением этой самой собственной красоты тела и умения вызывать управляемые реакции у наблюдателей этой красоты. Она полюбила это состояние «отстранённости» от стереотипов. Аида возненавидела слово мораль как антипод слова «свобода».
Она не смущалась тому, что в её понятие красоты, как о на осознавала, совсем не входила часть красоты чувств, называемой красотой души.
И в её понятие красоты не входила важнейшая реально имеющаяся часть красоты - благородства мыслей, особенного устройства мышления, когда личное «я» непременно сопрягалось с нуждами «мы» и со всем миром - тем, что вообще-то было пространством её собственного существования - другие люди, помимо её самой, воздух, земля, вода, звёзды, огонь, свет, аромат, звуки пения людей, звуков птиц, собак, кошек, лошадей… - незаметных явлений, но пополняющих чувством полноты мира и силы жизни в живущем единением со всем миром человеке.
5.
Сопричастность личной психики со всем миром - одухотворение его, что, видимо и нужно называть духовностью, возникающую только через внимание человека ко всему этому, когда всё это и одухотворялось - воспринималось живым.
Духи гор, лесов, полей, неба, облаков у всех древних народов персонифицировались именно от ощущения жизни в горах, лесах - о всем, и от этого в более поздние времена формирования мышления у человечества были отвернуты как ошибочное «очеловечивание» явлений природы, поскольку стало принятым считать, что персонификация свойственна только людям. Но так ли это?.
В научном определении это явление даже приобрело названия «пантеизм» «антропоморфизм» это стало считаться внимания, понимания, мышления ошибочным состояние миропонимания «цивилизованным» человечеством.
Но так ли это? Никто не попытался понять, что всякому суждению и умозаключению всегда должна быть для полноты понимания ни одна точка «отсчета», а несколько и должно быть несколько позиций понимания и лучше всего полярно противоположных, для выбора меж ними или синтеза истинного, то есть адекватного объективного соответствия реальности.
В психологии и социологии в более поздние времена в 21 веке вынуждены были прийти к пониманию необходимости в достижении истинности миропонимания путём многовекторности формы организации восприятия, понимания и мышления мыслящего субъекта.
Осознание векторности движения процессов сформировалось веком раньше в химии: левой, правой изомерности, но в 21 веке это понятие изоморфности, изомерности, изометрии применялось уже и в психологии, в том числе в представлениях об организации мышления людей.
В социологии, в психологии это явление понимается как организация процессов мировосприятия и реакций поведения на его основе существование меры или высоты по шкале развития психики людей.
Уровни развития психики человека выразились в термине, означавшем достижение большей или меньшей полноты развития - термине «системности», затем «стереоизомерности» психики или несколько раньше, у небольшого числа ученых понятием «сферометричности» сознания… За этими терминами закреплялись понятия мер взаимодействий и типов организации этих взаимодействий индивидуального сознания - внутреннего с внешним миром по отношению к сознанию.
К.Симонов - поэт, мыслитель некогда писал, что слово духовность применяют все, но никто точно не даёт этому слову определения.
Дух всегда был связан у народов с понятиям слова «жизнь», «бытие», поэтому были «духи» гор, растений. птиц, животных, людей. И именно осознание причастности к жизни, а позже к информации как к основе жизни предопределялись типы ограниченности разума или его роста к полной системности, многомерности взаимодействий как восприятия психики индивидов - их внутреннего мира с внешним миром как типов мышления людей.
При этом разные культуры разных этносов были более восприимчивы, более системно и отчетливо воспринимали своим внутренним миром внешний мир и были культуры-этносы, которые были менее восприимчивы и узко взаимодействовали своим внутренним миром с внешним.
Большая восприимчивость внутреннего к внешнему предопределяется всегда типом отношений между людьми - этикой, отношением человека к человеку. Воспринимавшие других людей как самого себя становились более восприимчивы внутренним миром внешнего. Испытывавшие состояние превосходства по отношению к другим людям, испытывавшие состояние своей избранности или «богоизбраности» могли только в подражании и имитации иметь и иметь кажущийся, демонстративный, а не действительный разум.
Поэтому скромность - сестра таланта быть разумным и соучастие, сопричастность к жизни всех людей и бытию всего во внешнем мире - основа разума и таланта создавать новое в бытии.
Альберт Швейцер - философ, выразил эту связь ряда явлений - нравственности, этики, культуры, духовности посредством одного ёмкого определения - «благоговения перед жизнью».
Аида Санаева «одухотворяла» в кавычках, точнее, абсолютизировала жизнь только как жизнь тела, и в нем находила всю красоту вопреки целостности понятия красоты как единого бытия всего мира. Она исключала понятия и определенность для себя красоты души и духа. В этом понятии: «красота» у нее на уровне чувства и знания доминировало - физическое явление красоты человека, выраженное только в теле.
Но само ощущение одухотворения явлений мира, чувством красоты всего существующего было как у древних народов так и у каждого человека теперь - важнейшим свойством организации личности и всего, что складывается в жизнеспособность.
Одухотворяя место своей жизни человек вдумчивее и бережнее относится к подаркам природы. окружающим его, и сам меняется и в психике в физических основах своего организма в теле. «Храм жизни» - тело, но именно тогда этот храм несёт в себе дух жизни - долгожительство и истинную красоту - красоту сопричастности, когда красива душа, отношение к другим живым существам и отсутствует чувство любого превосходства.
Изменения тела, преобразование,совершенствование его формы и долготы существования происходит усложнением, умножением содержания.
Изменение долготы жизни отдельного человека и человечества произойдет не формальными «ухищрениями» технологий и инноваций или внедрением виртуальных, компьютерных цифровых форм устройства человеческого сообщества, а возвращением способности к одухотворению - ЧУВСТВОВАНИЮ ДУХОВ в явлениях природы и любви к красоте окружающего пространства, построением равного отношения людей к самим себе и другим.
Внимание же только к телу как к главному в себе и внимание к своей возможности сексуального управления людьми красотой своего тела - это порок душевной организации человека и распад осуществляемый этим пороком - силы жизни человека, его собственного Духа.
Аида нашла в себе это удовольствие - свободы, охваченной пороком и тратила отроческие годы жизни на совершенствование своего порока, достигнув безукоризненного полного порабощения чувств мужчин - других людей , обративших на нее своё внимание.
6.
Весна девятьсот третьего года обрушилась на Харьков ливневыми дождями и непереносимой духотой.
Именно в это время Аида обнаружила в себе еще одну красоту для способности порабощающего управления людьми, в первую очередь мужчинами - необыкновенно сильный и редкого тембра голос.
Это была колоратура. Аида как-то попробовала повторить часто исполняемого «Соловья» Алябьева - в её комнату, где она сидела за роялем буквально влетел отец, изумленно закричав увидев её:
- Это… ты?
- Извини, папа, рояль петь не умеет… Не делая обычного для него замечания о саркастичности тона Аиды,отец приказал:
- Повтори! - голосом свидетеля трагического шокирующего события.
Аида смущенно и растерянно, не смея ослушаться отца, но потерянная от его небывало агрессивного настроения, запела.
Отец низко опустив голову зажал ее руками - отчаянно, горестно, измученно прикрыв глаза.
- Да что же случилось. папа? - спросила Аида, окончив пение романса.
- Аида, ты уже звезда оперной сцены, а ты еще даже не училась…
- Ну так я буду учиться!
- Это беда всех нас - такой голос и такой талант при твоей красоте.
- Но почему?
- Тебя будут любить, нет, обожать и мстить каждый момент твоей жизни.
- Но почему?
- Такова цена успеха примадонны оперного театра…а ты ею будешь.
- Ты так много об этом знаешь?
- Твоя бабушка прошла эту славу, золотые трубы всеобщего восторга и страстного обожания до слепого поклонения и огонь злобы завистников, который её уничтожил. Её саму, её любовь, семью и жизнь…
- Ты говоришь страшное, а зачем, если я смогу за себя постоять.
- Как? Аида недолго помолчала, словно не решаясь признаться…
- Я знаю уже в себе и испытала в себе власть держать себя вне чувств, погружая их в такую глубину в себе, что сама перестаю чувствовать себя живой, но при этом умею подчинять себе тех, кто проявляет ко мне внимание и интерес…
- Мой Бог! Когда, почему, зачем ты это в себе нашла или кто это с тобой сделал?
- Я догадалась сама об этом состоянии и мне оно понравилось…
- Девочка моя, ты говоришь страшные вещи, я не знаю тебя такой…
- Девочки становятся девушками, папа, и узнают тайны жизни, чтобы став женщинами не стать тенью мужчины, которого полюбят.
- Никогда ничего подобного не слышал…
- Ты просто никогда не думал, что женщина имеет свою собственную жизнь неподвластную мужчине .
- Тебе всего шестнадцать, кто тебя так опустошил?
- Растлил, ты хотел бы сказать? Никто. Я искала внутри себя свободу и нашла её.
- Свобода не должна быть пороком вседозволенности…
- Свобода только это и есть. Или ты себя сковываешь в угоду удобства других людей или ты чувствуешь себя летящей в небе птицей, которую ничего не сковывает…
- Да, действительно, кроме притяжения земли, которое требует от птицы полных затрат её сил, чтобы лететь в небесной сини или садиться на ветки деревьев, чтобы собраться с силами, чтобы лететь дальше.
- Но птицы поют, значит им легко и радостно…
- Или это их единственная реальная свобода - петь или не петь. К тому же петух кукарекает на заре движимый инстинктом - еще одним видом власти и его как ты говоришь «личной» несвободы. У всего есть власть обстоятельств, ограничивающая свободу, а точнее прихоть чего-то или кого-то, чего - то общего, что мы называем природой, и оно же ограничивает «похоти» отдельного существа для того, чтобы всё могло существовать вместе. Даже над лодкой на причале есть власть веревок, привязавших её и, заметь, эти веревки не дают лодке погибнуть в водоворотах, куда бы она попала и погибла при полной свободе, оторвавшись от веревок, связывающих её свободу…
- Значит, я буду петь…
- О чем ты говоришь? Как это связано?
- Если единственная свобода - это петь или не петь, то я буду петь, что бы и кто бы ни пытался ограничить мою свободу…
- Аида, ты выбираешь дорогу жизни как тебе кажется, а на самом деле, выбираешь свою судьбу.
- А ты знаешь, что это такое - судьба?
- Это власть, которую ты ничем не преодолеешь и от которой невозможно получить свободу.
- Папа, тогда судьба это какая-то определенность, какой-то порядок… Если в самой себе создать неприятие любого порядка и последовательности, то как осуществится судьба? Я думаю, что судьба - это постоянство внутреннего мира человека - распусти этот узел постоянства внутри самой себя и судьба рассеется как власть предопределенности… Делай что хочешь с наибольшей долей хаотичности и абсурда и линия последовательности горестной предопределенности событий превратится в зигзаг удачи. Принцип неопределенности Гейзенберга, который многие трактуют как «хаотичность, неорганизованность жизни - её основное отличие - «ты непостоянен, изменчив - значит ты живой»…
- Откуда ты это можешь знать?
- Искала везде знания о праве свободы и нашла одно из «ценных» доказательств…
- Не пойму - тебе шестнадцать или 200 лет?
- Возраст, я думаю определяется не годами, годы - это лета земли, её поворотов вокруг солнца - одним словом зависимость… отсутствие свободы. А человеческий возраст - это «рост» - как и насколько выросло его понимание как всё устроено. И это мерить не годами нужно, а количеством зигзагов, когда ты был свободен…
- Аида, свобода от известного есть смерть…
- Но только тогда - живешь, сказал мудрец Кришнамурти. Если только тогда ты живешь, то свобода смерти лучше жизни в кандалах…
- Твоя сладкая свобода, свобода только для тебя, но она яд для тебя!
- Сладкий яд свободы - лучше горького рабства у обстоятельств, которые к тому же создаешь не ты. Согласие жить в кандалах ограничений, чтобы только жить…
Отец подошел к Аиде и прижал её голову к своей груди, целуя ей затылок, прошептав ей в волосы:
- Мне так жалко тебя, Ада, я боюсь… боюсь, что ты разочаруешься в жизни в самом главном - в себе. Коснувшись ладонями плеч Аиды он вышел из комнаты. Аида еще долго продолжала недоуменно смотреть на закрывшуюся за ним дверь.